Осень. Прохладно, но солнечно. Золотая пора. Бабье лето. Вечереет. Я стою на взгорке у реки. Уже был первый заморозок и заросли крапивы, конопли и прочего разнотравья, все лето непроходимой стеной окружавшие берега реки, бессильно поникли. Одни лишь трубочники все еще стоят прямо, гордо тараща на все сущее свои уже порядком облетевшие венчики.
Листья с прибрежного ольшаника облетели с первыми порывами осеннего ветра, и только редкие березы
стоят в Золотом уборе на фоне вечнозеленого соснового бора. Вода к осени заметно просветлела и с моего обрывчика видно стайку ельцов, кормящихся на течении у кроны подмытой весенним половодьем и съехавшей в воду старой ольхи. По течению плывут опавшие листья всех оттенков желтого и бордового. Ельцы снуют меж ними в поисках корма - мелких жучков-паучков. Ельцам хорошо - заходящее солнце ласкает их бока последними лучами. Но вдруг они все разом исчезают в ближайшей ямке под размытым корневищем ольхи. Причина, заставившая их так быстро ретироваться - небольшая щучка, - медленно выплывает на мелководье и замирает у полузатопленной коряги. Прозрачная осенняя вода и светлое галечное дно позволяют вдоволь ею полюбоваться. Щучка пятнистая, светлая, глаза
навыкате хитрые, желтые, плавники по краю с кирпично-красными пятнышками, живот раздулся, - видимо, удалось ей сегодня пообедать незадачливым ельчиком - теперь отдыхает. Говорят, что щуки, стоя близко от поверхности воды в солнечные дни, "загорают" - светлеют на некоторое время, однако стоит их спугнуть, как они мгновенно темнеют и удирают. К сожалению, мне этого проверить не удалось: чайка, пролетавшая над рекой в поисках малька, спугнула "травянку". Щуки всегда исчезают мгновенно: вот она стоит, спокойно шевеля грудными плавниками, и вдруг ее нет, лишь полупрозрачная тень стремительно мелькнет и закружатся в небольшом водовороте поднятые со дна песчинки.
В лучах заходящего солнца прибрежные березы словно вспыхивают золотым огнем. Изредка вдруг задувает ветер, зеркальная поверхность реки ломается, и березовые листья, кружась, летят прочь. Мгновением позже ветер стихает. Тихо. С непривычно громким шорохом падают листья.
На противоположном берегу в кустах кто-то шуршит. Ондатра. Медленно и осторожно она выбирается на берег и исчезает в малиннике. Медленно спускаюсь к воде. Раскатываю болотники, разматываю снасть и осторожно захожу в воду. Она по-осеннему холодна, я ощущаю это даже сквозь сапоги. Речка в этом месте неглубока - меньше метра. Останавливаюсь у коряжки, за которой недавно пряталась щучка. Мотыль в солнечных лучах кажется рубиновым.
Первый заброс под нависшие над водой кусты на противоположном берегу. Волнующее ожидание. При первом забросе всегда так: очень хочется, чтоб клюнуло именно сейчас и сразу. Внимательно следишь за поплавком. Вот его тонкая антенка, кружась в хороводе листьев, проплывает метр-другой. Еще чуть, и придется пере забрасывать, но удача на моей стороне. Антенка чуть заметно вздрагивает раз, второй, сердце в груди замирает, резкий рывок в глубину, подсечка. Чувствительное удилище гасит рывки сильной рыбы, спасая от обрыва тончайшую леску. Мгновение - и елец, соблазнившийся мотылем, оказывается у меня в руках. Осенний елец, холодный на ощупь, с глянцево-черной спиной, темно-янтарными глазами, почти красными брюшными плавниками на торпедообразном теле.
Следующий заброс, снова легкая дрожь поплавка, и вновь бьется в руках крупный елец. Клев продолжается около часа. За это время солнце полностью исчезает за горой, оставляя лишь отсветы на облаках, затухают костры берез, а с противоположной стороны проявляется пока еще полупрозрачный лунный диск. Пора домой.
Счастье
... Вечер. Низкие серо-синие тучи застилают весь небосвод, и лишь где-то вдали над лесом виден небольшой кусочек летнего нежно-голубого неба, внушающего веру во что-то светлое и доброе.
Дождь, ливший с утра, прекратился, и в прозрачной воде у борта лодки между жирными, мясистыми листьями лилий снова засновали голяшки. Смешные они, веселые. Кинешь в воду крупинку перловки и ждешь. Вот один подплыл, боднул распаренное зернышко носом, отщипнул кусочек. Вот еще один. Вот их уже целая стайка. Перебрасывают крупинку; то у одного она, то у другого. Постепенно погружающаяся крупинка превращается в неясное белое пятнышко и исчезает в покрывающих дно водорослях.
Вдоль затопленных кустов, словно патрульный катер, плывет крупная ржаво-коричневая ондатра, оставляя за собой ровный раздваивающийся след...
Из недр небольшого плавучего островка, принесенного волнами неведомо откуда и застрявшего в переплетении ветвей затопленного ольшаника, вылезает толстая утка. Отплыв к лилиям, она долго и тщательно чистится, потешно изгибая шею, но вдруг, словно испугавшись чего-то, взлетает. Взлетать тяжело, и какое-то мгновение она
словно бежит по водной глади...
Эх, хорошо! Хорошо следить за возней гольянов, дышать чистым прохладным воздухом,
любоваться нежными белоснежными лилиями, наблюдать за утками и ондатрами.... Одним
словом, хорошо жить!
И все же чего-то не хватает. Чего же может не хватать на этом диком, девственно чистом
лесном озере? Не хватает карпа! Нет сю! Второй день рыбалки на исходе, а его нет. А впрочем,
пускай. Ну, нет и нет, но где карась? Карась-то должен быть! Вон на соседней лодке вроде
тянут кого-то. А у меня?! Вдруг тоже заклевало.... Нет. Глухомань. Даже гольяны и те не
теребят. А ведь чего только не делал. За два дня пол-озера объездил, и насадки, и
ароматизаторы менял, и поводки тончайшие плетеные ставил. А все равно глухо. Ну все, еще
минут двадцать посижу и вон к тому рогозу, там вроде плещется кто-то, да и прикормлено
там с утра...
Вдруг поплавок возле одиноко торчащего из воды стебля "риса" качнулся из стороны в
сторону и затих, потом опять качнулся и вдруг резко нырнул. Нырнул и не вынырнул, и леска
со шпули быстро так побежала...
Тут меня и осенило карп! Не гольян, не карась, а карп, может, даже и немаленький. Делаю
плавную подсечку и с ужасом понимаю, что рыба уже основательно запутала оснастку в
близлежащих лилиях. Ослабляю леску. Может, сам отпутается? И правда, отпутался. Пошел
на чистинку. Ну, вот я тебя, родимого. Карп устает и постепенно подымается к поверхности,
вот уже виден золотистый бок. Ближе, ближе.... Судорожно пытаюсь вытащить из-под
сидения подсачник.... Снова рывок, катушку заклинивает, слышится треск, чувствую, как что-
то сломалось, но не пойму что. Опять подымаю его на поверхность, подвожу к лодке и
подхватываю подсачником...
Отдышавшись, оглядываю трофей. Не очень большой, а как сопротивлялся! Красавец,
черные с золотым отливом глаза, желтые толстые губы, А какие усы.... Ну, просто прелесть!
Прямо-таки золотая рыбка, хоть желание загадывай.
По спасть поломана, приходится плыть к берегу,
чиниться... Через полчаса снова сижу на старом
месте. Тишина. Солнца почти не видно за кромкой
леса, и поплавки на темной воде едва различимы.
Подошла станка карасей. Клюют осторожно,
видимо, сытые. Поплавок, еще не успевший принять
вертикальное положение после очередного заброса,
мелко дрожит. Потом выпрямляется и успокаивается.
На первый взгляд, вес вроде нормально, но
охватывает странное, подсознательное беспокойство
- что-то не так, странно как-то стоит поплавок, и вот
опять слегка дрогнул. Не выдерживаю и делаю
"профилактическую" подсечку. Есть. Удилище
сгибается от мощных рывков, рыбина стремится уйти
в заросли лилий, но бурное сопротивление
кратковременно, и толстый, граммов на четыреста,
серебряный карась возвращается в родную стихию уже в садке. За час ловлю троих - и три
сходят.
Рыбачить уже не хочется, устал. Невесть откуда взявшийся ветерок холодит промокшие
руки и колени. Кутаюсь в плащ-палатку. Невдалеке в зарослях лилий слышны сильные
всплески. Пытаюсь разглядеть, что там происходит, и глазам пред стает удивительное зрелище:
метрах в давдцати от лодки из воды практически вертикально вылетает небольшой карп;
изогнувшись полукольцом, он на мгновение словно застывает в воздухе и с плеском
возвращается в воду. Красота...
Эх, хорошо! На душе благостно и спокойно. Ощущение неудержимого счастья наполняет
меня ровной, согревающей тело и душу волной.
