Однажды сладкозвучный Голос, гуляя по развалинам мира, тихо нашёптывал сказку об облаке. Его речь лилась то быстрым ручьём, вечно спешащим куда-то, зазывая с собой в бесконечное путешествие, то медленным потоком, неторопливо проплывая по бескрайним ровным степям, которым, казалось, нет конца, то резкие порывы с бешеной силой несли, захватывая с собой, кружа и бросая в разные стороны, и страх и ужас закрадывались в душу, и сердце разрывалось от предчувствия неизбежности – так говорил Голос. Слова переходили из одного в ему это нравилось, ибо всё, обладающее чувством красоты, притягивалось к его рассказу, и чем другое,
и они только радовали слух. Он старался говорить не очень громко, медленно умолкая, и тише он произносил слова, тем ближе придвигались к нему все, более завораживаясь его неповторимым звучанием. Просторные луга оживали, как от долгого сна, и становились ещё шире от своей безумно дурманящей улыбки, быстрые реки ускоряли своё течение, чтобы поспевать за ним или текли вспять, стараясь не шуметь своим журчаньем, чтобы не пропустить не одного слова, а мудрые древние горы внимательно слушали совершенный слог и чутко вникали в сокровенный смысл с гордым видом, будто они сказали бы лучше, но в глубине души понимали, что лучше уже не скажет никто, и от мимолётной зависти содрогались лавинами.
Голос живо пел, и с каждым мгновением всё ярче становилось его звучание, преображающее мир, и гармония, царившая вокруг, была создана не Голосом, а миром. Чувствуя тайную силу своих слов, наблюдая, как все вторит каждому его звуку, он понял, что достиг совершенства, и помчался, забыв обо всём на свете. Пребывающий в забвении мир не заметил исчезновения Голоса, и он долго лете, пока не оказался в месте, где никогда не бывал.
Там было тихое пустынное озеро с гладкой поверхностью и тёплой от дневного зноя водой, находящееся в глуши густого леса, окаймлявшего его берега. Дивно отражались в озере кроны деревьев с белоснежными облаками в небесной синеве – и этот тихий уголок так понравился ему, что он решил остановиться, передохнуть, насладившись красотою лесного озера. Он начал напевать свой мотив, и прекрасная мелодия пришлась всем по душе. Стройные камыши, выпрямляя свои крепкие фигуры, тянулись тяжёлыми головами всё ближе и ближе к Голосу, чтобы лучше слышать его, мягкая осока распрямляла свою вечно склонившуюся спинку, замирая в блаженстве, затаив дыхание и сковав движения.
На краю озера была заводь, куда редко попадал луч света, и тень деревьев вечно накрывала её своим темным и прохладным покрывалом, и никто не замечал её из-за густой тины, заволокшей её поверхность, придавая ей тёмно-зеленый, а порой и чёрный цвет. На самой середине заводи жила маленькая Кувшинка. Её изумрудное тельце когда-то запуталось в глубоких дебрях тины, цепко приковавшей её за стебелёк, и как она не пыталась, она не могла освободиться от этих оков, оставаясь на месте, в отчаянии уповая только на случай, который поможет ей вернуть потерянную свободу, покрываясь вязкой пеной и пропитываясь болотным зловонием. Вдруг Кувшинка услышала красивый Голос, кружащий над озером и поющий свою счастливую песню, играя с прибрежными камышами и осокой. Она никогда не слышала ничего подобного и сначала не могла поверить в то, что это явь и она не спит, ведь Голос поистине был красив, будто во сне. В заводи редко можно было услышать какой-нибудь звук – там всё предавалось тишине, будто у каждого обитателя отняли язык. Тина не говорила, потому что её речь напоминала её самое – однородную слизкую массу бессмысленной пены, а Кувшинке было не с кем говорить, и она почти привыкла к одиночеству, губящему её и уже была неспособна что-либо замечать. Но в тот момент, когда она услышала Голос, в душе Кувшинки появилось новое чувство, вначале неосознанное, подобно туману или призрачному видению, а затем начинало превращаться в нечто осязаемое, и чем дольше кувшинка слушала Голос, тем быстрее это происходило, и, когда он случайно приблизился к заводи, оно всецело овладело ею. Было ли это прозрением? Прозрение имеет ещё более жалкий вид. Нет – это была Любовь. Кувшинка погружалась в её чары, будто медленно тонула в пышном и сладком мёде, и из её чистой, как утренний воздух, души вырвался протяжный стон, тянущийся на одной ноте, от красоты Голоса, от того, что она нашла то, что искала всю свою жизнь, она не умела иначе и у неё бы не получилось.
У заводи Голос начал новую песню, ещё более совершенную. Поначалу медленно и шёпотом он пробежал по всем октавам, словно готовясь к чему-то большому и пышному, проверяя звуки, затем игриво звуча на высоких нотах несколько мгновений, быстро и непринуждённо покатился вниз и, громом нарастая, он пел рокочущим звучаньем, словно небо, низвергающее каскады падающих на землю камней, даже не замечая очарованную его пением кувшинку и окаймлявшую её тину, тоже погруженную в созерцание звука, превращаясь от красоты его в шёлковое полотно, лежащее на воде чистым лёгким покрывалом и, сама того не замечая, освободила Кувшинку, и она радостно избавилась от долгого плена.
– Спасибо, Голос, ты мой спаситель, – сказала она.
Голос её не понял, а только подхватил с собой и ринулся в высокое небо. Ближе к Солнцу. Как давно она не видела такого яркого света, и душа её умилялась, будто встретила ангела. Её душа пела вместе с голосом и полностью доверилась ему, летая, забравшись на спину к облаку, провалившись в его обволакивающую мягкость, окружив себя роскошными белыми хлопьями, соткав воздушное ожерелье для себя и венок для Голоса, они неожиданно скатились по радуге вниз, набирая скорость, и силой воображения они мгновенно остановились прямо над макушками деревьев, затем запрягли невидимого кузнечика, попрыгали по ним, словно гладкий камушек по поверхности воды, а когда лес неожиданно кончился возле озера, нырнули в воду и стали путешествовать по дну, разбудив все водоросли громким счастливым смехом, бесцельно и беззаботно, уже не подчиняясь себе, как будто забыв свой танец начиная совсем другой, под музыку Голоса, думая его мыслями, говоря его словами, проникаясь его величием и красотой и учась одеваться в его существо.
Они так долго летали по миру, что привыкли к друг другу, как улитка к своей раковине или как звезды к небу, открывая всё новые и новые миры: они жили вместе с солнцем, медленно плывя по небу, творя мелодии разгорающегося пламени восхода, ослепительного дневного блеска и сожженных искр заката, проникновенно сплетая звуки между собой, как солнце цвета, создавая миражи и радуги звуков и раскаты света, сливая гармонии обоих видов красоты: звучания и озарения, но размеренное движение Солнце с предсказуемой на вечность вперёд судьбой быстро наскучило Кувшинке, и они поначалу пытались ускорить его своими силами, выуживая воображаемыми сетями из-за горизонта, но так и никогда не получалось его поймать, тогда, раздосадованные, они обняли друг друга и понеслись вместе с ветром, всегда показывающим правильную дорогу. Они жили вместе с мраморным камнем, окаменев в печали, рождая шедевры об одиночестве и бессмертии, спокойствии и отчаянии, благоухая под звуки арфы и альты, зная и веря, что даже строгое неумолимое время легко было поймать за хвост, остановить и даже отправить вспять, если лететь быстрее света.
Однажды они проносились над одиноким озером, кувшинка заметила что-то маленькое изумрудного цвета, играющее приятно ослепляющими солнечными зайчиками, непринуждённо скользящее по поверхности воды, проливая мимолётное воспоминание на те времена, когда Кувшинка жила в одиночестве, бегая только по зеркалу воды, в котором росли те же деревья, и в нём было то же небо, и облака, и жизнь была такой простодушной, что она долго смотрела с высоты на удаляющийся райский уголок, и певчий Голос спросил её о том, что с ней произошло. И когда последний лучик, отражённый от воды, перестал играть в очах у Кувшинке, а озеро скрылось из виду, она мягко и проникновенно, как делает только Луна, поведала ему свои чаяния: что ей хотелось хотя бы на мгновение вернуться в родные места, где начиналась её несчастная жизнь, полная грусти и одиночества. Голос поначалу не тронула просьба Кувшинки, ведь её жизнь и так была счастлива и полна веселья, и иной, более счастливой жизни, безусловно, не существовало, но когда она начала умолять его всеми молитвами, то Голос не мог не внять её мольбам и, обняв Кувшинку ещё крепче, устремился к озеру, которое уже через несколько мгновений показалось на горизонте. Полноводное иль живое, оно было ещё краше, чем раньше, будто невидимый вдохновенный художник добавил новые оттенки, ещё более пьянящие сознание, чем раньше, и воскрешающие память об иной жизни, так быстро промелькнувшей падающей звездой и растаявшей, казалось, безвозвратно, испарившейся водой, которая никогда уже больше не вернётся на прежнее место – ни дождём, ни снегом. Под натиском обуявших её воспоминаний Кувшинка решила напоследок прильнуть к воде и ощутить её прохладу, навестить камыш и осоку и попрощаться с ними. Тихо опустившись на поверхность озера, она сперва долго привыкала к забытому способу передвижения, но, приноровившись, она научилась скользить по воде, с быстротой и лёгкостью меняя направление, создавая круги на поверхности, и Голосу, казалось, что он водит по воде пером, за кончик которого схватилась кувшинка. Она подплыла к Камышу, который любил её как сестру, и тосковал после того, как она неожиданно исчезла, попрощавшись с ним, и он трогательно кивал головой и обещал, что никогда её не забудет. Осока тоже не была равнодушна к маленькой Кувшинке, и ей было очень жаль расставаться, и она, неожиданно для себя даже проронила слезу – ещё сохранившую ночную прохладу, раннюю утреннюю росу, скатившуюся с нежной спинки осоки прямо на Кувшинку. Но Голос уже ждал её, чтобы забрать снова в путь. Она глубоко вздохнула, но взглянув вверх через прозрачную слезу осоки, она вспомнила мираж, привидевшийся ей, когда она жила в заводи, и вдруг в Кувшинке будто что-то перевернулось – Голос жил в другом мире, в котором сладко и приятно, однако этот мир не был родным, как это озеро, и её охватило ощущение приближающегося конца.
Поднявшись в воздух, она призналась: ”Я люблю тебя, но жизнь в спокойном озере ближе мне, и я остаюсь здесь. Делить с тобой твой необъятный мир я не в силах больше – ведь я просто Кувшинка, и удел мой- жить на поверхности воды, пока я не засохну и не утону. А ты свободен, красив и бессмертен, ты сам создаешь себя и свой мир, ты- совершенство. Зачем обманывать себя, мне никогда не быть твоим подобием- ведь я Кувшинка!” Впервые Голос почувствовала, что кто-то может избавиться от его чар, что он теряет самое необходимое в жизни, ему были чужды все слова, сказанные его возлюбленной, но он не мог лишиться её, потому что любил её искренней любовью. И он решился.
Внезапно налетел холодный ветер. Пепельные тяжёлые облака закутали небо, заморосило холодными каплями, озеро неожиданно потеряло былую красоту и стало серым и бледным, будто выпило яда, и хмурые деревья почернели, словно пожар сжёг их дотла. Кувшинка растерянно смотрела на Голос, не понимая в чём дело, что происходит с природой. Неожиданно затерявшись, как в агонии, он издал стенание, как тысяча мёртвых душ со всего мира, и, ударившись о воду, превратился в маленького Кувшинчика, почти похожего на свою несчастную Кувшинку. Сначала он показался заманчиво привлекательным и она обрадовалась, подплыла к нему, обнимая и целуя, как раньше, но сейчас Голос молчал и был холодный, как лёд. Она пыталась разогреть Голос своим теплом и заботой, мечась и кружась вокруг него, но тщетны были все её попытки, и, обессилив, она обняла его, моля о том, чтобы он помог ей спасти его. Неожиданно бешеный порыв северного ветра подул так сильно, что вырвал Голос из объятий Кувшинки, подхватил и так бросил на воду, что разбил его хрупкое тельце на части, которые уже начали тонуть.
Кувшинка взорвалась безмолвным криком и накинулась на останки голоса, будто опрокинувшаяся скала рухнула в бездну, она хваталась за пространство, наполненное только пустой водой, ей удалось схватить стебелёк, и она гладила, тормошила, трясла его, словно хотела вытряхнуть жизнь из умершего тела, но никакого вреда принести ему не могла, ведь он умер ещё раньше, а она причитала над ним: ”Голос, мой Голос, мой единственный Голос. Ты был самый счастливый, и потерять мне тебя невозможно. Я знаю, ты всегда будешь со мной, будто ангел, которого я предала. Я больше никогда не буду смотреть в небеса, Голос, зачем, когда есть зеркало воды, в котором всё отражается. Хоть ты никогда не любил смотреть на поверхность и говорил, будто она отражает всё, кроме истины. Ты был такой красивый, Голос, когда говорил, хоть сам не понимал этого. Я проливаю реки слёз над тобой, над тем, что такое время. Ты думал, что его не существует, и живём мы одно мгновение, и будем бессмертными, если не будем считать секунды, ты делал только так, как задумано, но зачем ты пришел в мой мир, здесь всё по-другому, Голос, и если живёшь не как все, то он убивает тебя так же легко, как ты поднимал меня когда-то ввысь и бросал что есть мочи обратно, а я, слушая тебя, не обращала на это внимания, и не было страха, и тебе это нравилось. Ты не привык жить как все, ты мог лететь в одном направлении целую вечность, чтобы только извержение вулкана, и очередную комету, или сразу три радуги на небе, хоть весь мир превратится в руины – он всё равно был твоим, и ты не дорожил им, ибо мир этот был даром, и никто не дорожит даром, Голос. И ты выбрал настоящее всем временам. Ты считал меня глупой и сентиментальной, хоть никогда не говорил мне об этом, но ты любил меня и не понимал, но любил, поэтому я буду хранить о тебе память, и ты останешься моей тайной, и будет так всегда. Нет, я уже не плачу, я радуюсь, чтоб влюбилась в жизнь благодаря тебе, но у меня всё болит, потому что я тоже любила тебя”.
И это было последнее, что слышали от Кувшинки, и никто не осмеливался заговорить с ней. Она ещё плавала, пытаясь в этом найти наслаждение или успокоение, но однажды высокая волна выбросила её на берег, где она пролежала ещё немного, а потом посмотрела последний раз на пепельные облака вверху и закрыла глаза
